Говорят, этот сад невозможно найти — только попасть, если он сам того захочет. Тропинки в нем зарастают за спиной, а тишина звенит так, будто что-то давно ждет. По вечерним аллеям там гуляют дамы в выцветших платьях. Их шелковые юбки шуршат по траве, руки в перчатках держат чашки с горячим настоем. Они молчат, улыбаются, нюхают лаванду и роняют ягоды черники на перламутровые веера. Говорят, у них прекрасные манеры. И острые клыки. Не задерживайся слишком долго. Ночь в этом саду зреет медленно — но всегда до конца.
Тишина опускается не сразу — она прорастает. Между старыми оливами и дикорастущей жимолостью, в саду, которого нет на картах, зреет не виноград, а ночь. Лаванда и розмарин вплетаются в воздух, будто тени, а с каждым часом сумерек ягоды становятся слаще, темнее, опаснее. Это место не говорит — но помнит. Здесь когда-то любили. Здесь что-то похоронено. И чай здесь заваривается не кипятком, а лунным светом.