Темные лотосы цветут в воде. Их аромат смешивается с флером багульника и запахами влаги и тины. Где-то в глубине Топей есть дворец, но мавки в него не вхожи. Они бродят по берегу и перешептываются с бруксами, да оглядываются на дриад и наяд.
В воде притаились русалки: и вот диво – с хвостами. Их голоса звенят как колокольчики, но говорят они только при смертных мужах.
И вдвойне диво, что дремлющая во дворце Хранительница – не русалка, не мавка и не брукса. И даже наяды не кличут ее по имени: значит не из их рода она...
Однажды Хранительницы открыла глаза вместе с первыми звездами в Ночь Самайна, полную далеких огней и песнопений... что тихим эхом разносились по Топям, едва тревожа темную водную гладь.
Тогда королева коснулась рукой поверхности озера и пробудила Хранительницу – и та вторила ей... И пробудилась в Чаще – придя для защиты тех, кто в этой Чаще нашел приют. И когда-то ее сон вновь будет нарушен – когда придет ее время исполнить свой долг и защитить Топи и лес.
В ту долгую ночь в Топях цвели шиповник и розы, и воздух был сладостным, будто сон. А на деревьях налились яблоки и сливы, приветствуя королеву, ступившую за границу своих благих владений, и пробудившую Топь... Лес вторил пробуждению, шевеля ветвями и давая свое разрешение на пробуждение этого божества.
И покой Хранительницы – нерушим до поры, а сон – чуток. Сон с одним открытым глазом, цвета морской пучины, и закрытым – кобальта с вертикальным зрачком. О ней ходят слухи и легенды, и о ней – шепчутся мавки, и о ней – поют русалки, и так боятся ее пробудить... Потому что топи выйдут из берегов и никто не остановит ее силу, и будет стоять она об року с Терновым королем, охраняя древний могучий лес... Который сам решает, кто найдет в нем приют, а кто станет иссушенным деревом среди его ельников, лапников и рощ.